Сайт посвящен А.Н. Крылову - Памяти Александра Петровича Карпинского

Знатоки дела уже дали и еще дадут оценку работ Александра Петровича как геолога, я же хочу сообщить несколько черточек к характеристике его как человека необыкновенной прелести по своим душевным качествам, стяжавшим ему всеобщее глубочайшее уважение и любовь.

Я не имел случая встречать Александра Петровича до моего избрания в Академию весною 1916 г.

После того как состоялся приказ по флоту и Морскому ведомству об утверждении избрания меня в действительные члены Академии наук, я, узнав, когда Александр Петрович бывает в Академии, облачился по положению в парадную форму военного времени (тогда была громадная таблица 32 форм одежды на все случаи жизни) и пошел явиться президенту Академии наук.

Мне указали кабинет и сказали, что А. П. один и можно входить без доклада. Вошел. Вижу у стола сидит почтенный старец, поразительно похожий на знаменитого математика Жозефа Бертрана, бывшего 44 года членом Парижской Академии наук, в том числе 26 лет ее непременным секретарем.

— Честь имею явиться вашему высокопревосходительству по случаю утверждения моего избрания в действительные члены Академии наук, флота генерал-лейтенант Крылов.

— Что вы, голубчик, в таком параде и что вы меня высокопревосходительством величаете. Я — Александр Петрович, а вы — Алексей Николаевич. Мы здесь все равные, а я только первый среди равных.

После этого ласкового приветствия Александр Петрович перешел к беседе о войне, о флоте и пр.

— Когда вам что от меня понадобится, заходите запросто во всякое время.

В начале мая 1916 г. скончался академик Б. Б. Голицын. Через несколько дней звонит ко мне по телефону Александр Петрович: — Зайдите ко мне, голубчик, мне с вами переговорить нужно.

Принял меня Александр Петрович в Академии.

— Какое у нас горе-то, Борис-то Борисович, — а у самого слезы на глазах; — знаю, что его заменить нельзя, а все-таки от Академии прошу вас принять должность директора Главной физической обсерватории; с этою должностью связана должность начальника Главного военно-метеорологического управления, нужен генерал, а директор обсерватории по уставу должен быть академик. Кроме вас, этим условиям удовлетворяет М. А. Рыкачев, но ему 83 года, он 57 лет прослужил в обсерватории, из них 17 лет директором, три года назад ушел на покой.

— Александр Петрович, помилуйте, какой я метеоролог: я — кораблестроитель.

— Нет, голубчик, у вас там будут опытные старые помощники, надо только общее ваше руководство. Вы вот всем кораблестроением управляли, Путиловскими заводами управляли, справитесь и с обсерваторией, услужите Академии. Мы и бумагу великому князю Александру Михайловичу заготовили, разрешите отправить.

И смотрит своим особенно ясным, как бы ласкающим взором — тут не откажешься.

Прошло полгода. 7 октября 1916 г. в Севастополе после взрыва пороховых погребов погиб броненосец «Императрица Мария». Мне было поручено составить проект подъема.

— Александр Петрович, разрешите просить вашего ходатайства об освобождении меня от обсерватории, мне надо в Морском техническом комитете работать.

— Вижу, вижу, там вы нужнее, как-нибудь управимся. Давайте ваш рапорт. Спасибо, что для Академии поработали.

И стал расспрашивать о «Марии», обстоятельствах ее гибели, проекте подъема и пр.; все это ласково, чутко, доброжелательно.

Получаю как-то от Президиума Академии наук толстую тетрадь и предложение дать отзыв. Просмотрел, вижу, что сплошное незнание основных начал механики и математики, нелепые рассуждения и громадное, самое пышное словоизвержение. Пишу отзыв: «Представленное NN сочинение не только не может быть помещено в академических изданиях, но ему даже не место в деле № 66. Это сочинение надо отправить в архив, дому, что по дороге в Удельную на 9-й версте».[107] Надо сказать, что в дело № 66 подшивались сообщения о квадратуре круга, трисекции угла, перпетуум-мобиле и прочие сему подобные произведения. Через два или три дня встречаю Александра Петровича: — Что это вы, голубчик, какой отзыв дали; разрешите, мы в протокол просто занесем, что по отзыву специалиста сочинение NN по своему содержанию в академических изданиях напечатано быть не может; не сердитесь, возьмите свой отзыв обратно, чтобы его и к протоколам не подшивать. Бедняга автор, может быть, целый год работал, придет справляться, да этот отзыв и увидит, зачем его так огорчать; что он вздор написал — этим он никому не повредил, за что же его обижать; но, конечно, вздор печатать не следует.

За все 20 лет, что я знал Александра Петровича, его доброжелательное отношение во всем проявлялось неизменно само собою, оно было в самой его натуре и не могло не проявляться; примеров можно бы привести еще сколько угодно.

Каждый академик является специалистом в какой-нибудь более или менее широкой, более или менее общедоступной области. Лет шесть или семь в Академии установлен такой порядок: доклады чисто специального характера делаются на заседаниях групп, доклады общего характера — на заседаниях отделений или общего собрания.

Специалист-докладчик часто невольно увлекается и входит иногда в такие частности или подробности, которые для неспециалистов или не представляют интереса, или мало понятны.

Как-то по окончании заседания спрашиваю одного из сотоварищей, другой специальности, нежели докладчик: — Какого вы мнения о докладе NN? — Исследование несомненно имеет важное значение, но самый доклад был утомителен своими подробностями, так что за деревьями и леса не видно. Я видел, как вы спали, и все ждал, когда же вы захрапите.

— Да я не спал, я сидел с зажмуренными глазами, потому что лампа с президентского стола меня слепила, пока ее Александр Петрович не потушил.

Входит Александр Петрович.

— Голубчик, простите, что я так долго не замечал, что лампа на моем столе вам в глаза светит, и я ее так поздно потушил. Каков доклад, как обстоятельно изложен, какая тщательность наблюдений, какая тонкость полученных из них выводов — молодец же NN! Едет в трамвае моя жена с своей подругой; вагон полон, все места заняты, несколько человек стоят в проходе; входит Александр Петрович, становится в проходе. Подруга моей жены, как ближайшая, встает и просит Александра Петровича занять ее место: — Что вы, что вы, я постою, я хоть короткий, да зато устойчивый, — и лишь после настойчивой просьбы согласился сесть.

Входит дама, видимо Александру Петровичу незнакомая, становится близ него в проходе: — Не считайте меня невежливым, я бы вам уступил свое место, но мне самому его только что уступила вот эта дама.

Таков был Александр Петрович даже во всех мелочах.

«Little drops of water, little grains of sand make the mighty Ocean and the beauteous Land»,[108] учили меня в детстве. Гигантские труды Александра Петровича стяжали ему славу первоклассного мирового ученого, неизменная же его доброта, искренность, правдивость, доброжелательность снискали ему га уважение, которое к нему питали не только те, кто имел с ним долголетнее общение и дело, но и те, кто знал о нем лишь понаслышке, им же имя — легион.